О НЕМ, об этом проклятом месте Москвы - Опричном дворце Малюты Скуратова, - снова заговорили. Открываешь одну газету, другую... Что ни легенда, то мороз по коже: "В 30-е годы во время прокладки тоннеля метро между улицей Герцена и проспектом Калинина были найдены остатки опричных палат Ивана Грозного. По преданию, территория дворца была засыпана слоем речного песка толщиною в локоть, дабы он впитывал кровь сотен замученных здесь горожан... По этому признаку и был идентифицирован дворец "московского Дракулы". Причем песок поражал строителей своим ярко-багряным цветом и необычной плотностью. Дальше - больше. Говорили, будто рабочие Метростроя, помогавшие археологам в раскопках, жаловались на то, что их руки были намертво запачканы зловонной красной грязью, смыть которую они не могли неделями. И все это время, пока их руки оставались красными, они практически не могли заснуть по ночам. А если и удавалось заснуть, то им мерещились кошмары и слышались мольбы вздернутых на дыбу, их крики и вопли. Самые впечатлительные перестали вскоре различать, где явь, где сон, и дело кончилось тем, что "трое рабочих соорудили из обычной вагонетки "дыбу" и насмерть запытали на ней двух студентов-практикантов. Раскопки были прекращены".....
Так это или не так, но пыточные подвалы Малюты Скуратова, выложенные белым камнем, сохранились и поныне. Я сам спускался в них и видел ржавые крюки, вмурованные в довольно высокие своды. Теперь их взяли под склады какие-то коммерсанты. Сохранились и остатки стен Опричного дворца, сложенного частью из плинфы, частью из большемерного кирпича, местами залатанные и надстроенные современным силикатным кирпичом. В этих весьма непрезентабельных нынче хоромах, расположенных в трущобного вида тупичке на Волхонке близ Дома Пашкова (филиал главной библиотеки страны), разместилось множество контор, офисов, торговых точек. А на втором этаже изрядно обветшавших палат находилась до недавнего времени мастерская художника Владимира Мухачева, моего давнего приятеля и сослуживца по Северному флоту. Мрачная аура этого места никак не сказывалась на дружеских посиделках у всегда радушного и веселого хозяина. Не подозревая о том, что и когда здесь находилось, мы собирались здесь на всевозможные празднества и встречи. Так что мастерская Мухачева не зря была наречена "кают-компанией" офицеров Северного флота.
Прошлым летом мне случилось заночевать в мастерской на Волхонке. Был июнь, жаркий, грозовой... Спасаясь от духоты, я распахнул старинное низенькое оконце во дворик, заросший сиренью и жасмином. Долго не мог уснуть на скрипучей раскладушке, но все же сон взял свое. Теперь, конечно, не вспомнишь, что снилось. Но проснулся я не от кошмарного видения, а от истошного телефонного звонка. Казалось, будто все "междугородки" страны звонили разом. Вскочил, схватил трубку, не сразу сообразив, что телефон отключен за неуплату. Сквозь чудовищный треск, вой я услышал голоса множества людей или так показалось: будто в огромной толпе каждый кричал о своем... Я хотел швырнуть трубку, но тут заметил такое, отчего уже не смог шевельнуть ни рукой, ни ногой. От телефонной розетки под окном полз по проводу к аппарату багрово-огненный шарик величиной с мандарин. Он давно уже пережог кабель у самой вилки и теперь пожирал его, выбрасывая едкий дым сгоревшей оплетки. Он полз небыстро-немедленно, словно огонек по запаленному бикфордову шнуру...
Сначала мелькнуло: короткое замыкание! Но тут же вспомнил, что в телефонной сети слабые токи. Припомнил и советы бывалых людей: не дергаться, сидеть тихо. Так и сидел с прижатой к уху телефонной трубкой. Боже, чего я только не услышал в ней в те секунды: от матерных ругательств до предсмертных хрипов... Стальная мембрана, сбесившись, издавала все мыслимые и немыслимые звуки, какие только может исторгнуть человеческая гортань. Уже потом, спустя несколько дней, пришла мысль: а что, если это стенали души замученных здесь людей? Может быть, это они и зажгли в ту грозовую ночь огненный шарик, сплавленный из их страданий, мук, ужасов?
Опасный шарик, поигрывая яркостью своего малинового свечения, приближался ко мне неотвратимо. И тогда я непроизвольно стал говорить в трубку, я просил его вслух:
- Ну, пожалуйста, остановись... Не надо дальше! Хватит! Исчезни...
В ответ мембрана скворчала, урчала, шипела, выла, визжала... Я почувствовал, как поднялись и затрещали на моей голове волосы.
"Сейчас рванет! " - билась в мозгу тоскливая мысль. На всякий случай я перестал смотреть на слепящий "мандарин" и крепко зажмурился. И правильно сделал. Не прошло и полминуты, как комок раскаленной плазмы добрался до аппарата, и тот, бабахнув, как петарда, разлетелся вдребезги. Два пластмассовых осколка пребольно впились в лоб. По счастью, только этим я и отделался от опасного природного - природного ли? - явления. Стресс, который не дал сомкнуть глаз до утра, не в счет. Я закрыл окно, хотя в комнате еще стоял запах гари. Потом собрал обломки корпуса. Поразило то, что на чашечках звонка остались по два маленьких оплавленных отверстия, словно след от змеиного укуса...
А хозяин мастерской в остатках Опричного дворца Владимир Мухачев умер за десять минут до новогодней полуночи от менингита вкупе с диабетом, неожиданно давшим о себе знать уже в больнице. Он слишком много времени проводил в этих стенах, которые все же не зря, наверное, назвали проклятым местом.
Николай ЧЕРКАШИН
